Не ходите, дети

Ровно сто лет назад русские автолюбители Андрей Нагель, Евгений Кузьмин и Борис Никифоров совершили свой вояж из Европы в Северную Африку на автомобиле Руссо-Балт. Начиная с Испании Кузьмин писал об этой поездке книгу «По Африке на автомобиле». Мы решили вспомнить это путешествие и сравнить, как за сто лет изменились одежда, быт и проблемы автопутешественника. Для этого мы взяли Skoda Octavia Scout и отправились через Малагу на пароме на другой континент.

Конечно, сравнение наших путешествий получилось достаточно условным. С одной стороны, Евгений Кузьмин и Борис Никифоров тоже были автожурналистами – писали для журнала «Автомобиль», а Нагель и вовсе был его редактором, владельцем автомобиля и инициатором всей поездки.

Как описывал Нагеля в своей книге Кузьмин: «Очень маленький человечек, далеко не старый, поседевший и оплешивевший (очевидно от великих трудов), и потертый как старый чемодан, долго бывший в пути».

С другой стороны, стартовал Руссо-Балт прямо из Санкт-Петербурга, откуда своим ходом добирался до испанской Картахены, где грузился на корабль. Сегодня сообщения с Африкой из Картахены больше нет, поэтому мы решили сесть на паром в Тарифе, попутно воспользовавшись всеми благами XXI века: утренним рейсом долетели до Малаги, а машина была доставлена автовозом.

Skoda, конечно, не Руссо-Балт С24-30 Гран-Туризмо (к сожалению, до наших дней не дожил ни один автомобиль этой марки), но тоже, как нам казалось, она неплохо приспособлена для дальних пробегов. Если Нагелю приходилось заказывать специальный кузов, грязезащитные диски без спиц и дополнительные ящики для инструментов, то Skoda Octavia Scout изначально может похвастать полным приводом и большим 610-литровым багажником.

Для поездки на Руссо-Балте путешественникам пришлось установить два огромных 250-литровых топливных бака, а мы же надеялись на экономичную «турбочетверку» 1.8 TSI и систему спутниковой навигации с картой ближайших заправок. Сто лет автомобильной истории не прошли даром.

Старт Руссо-Балта прошел не совсем гладко. Еще в Питере один из недобрых зрителей не преминул незаметно проковырять ножиком покрышку автомобиля Нагеля – не помог даже отвечавший за удачу в дороге «мелкий индейский божок» Белликен, фигурка которого была установлена на носу машины. Хотя кто знает, что стало с тем недоброжелателем? Потому что во Франкфурте Борис Никифоров умудрился поставить на Белликена грязное ведро с маслом, после чего у машины незамедлительно лопнула правая передняя рессора.

Никифоров был человеком бесшабашным и грубоватым – в экипаже он отвечал за физическую силу и, как писал Кузьмин, «был готов заняться любой работой, если она связана с разрушением или хотя бы давала иллюзию погрома». Он постоянно проживал в Нью-Йорке и потому легко говорил «языкомъ подонковъ общества» – по-английски, а также жевал жвачку и ел за четверых, причиняя своим обжорством, по словам Кузьмина, немалые убытки отелям.

Впрочем, после выезда из Питера темп путешественники набрали неплохой. Даже со сломанной рессорой – ее ремонт отложили до Кобленца – Руссо-Балт не уступал в скорости поезду. Вдоль немецкой дороги петляла железнодорожная ветка, по которой мчался пассажирский состав. На переездах Руссо-Балт отставал, а на станциях догонял поезд вновь, и все пассажиры, кондукторы и машинист каждый раз махали автомобилю.

Во Франции дороги оказались еще лучше, чем в Германии, позволяя проходить «километр секунд в 49–51», а после Ниццы путешественники уже ехали вдоль побережья Средиземного моря вплоть до самой испанской границы.

Это сегодня испанские таможенники известны тем, что могут поставить вам въездной штамп даже на руку, если вы не успеете ее вовремя убрать. Но сто лет назад для экипажа Руссо-Балта все сложилось иначе: «Чиновники ясно и откровенно потребовали денежную мзду. После краткого совещания было решено много не давать, но все же поощрить их восемью франками, каковые и были вручены одному из чинов. Чин оказался сильно недовольным, и мы, опасаясь репрессий, поспешно уехали, благо бумаги уже были в порядке».

По нынешним временам путешественники отделались не такой уж и большой суммой – примерно тридцатью евро.

Своего рода страховкой на машину служил «международный триптих» – оформить его можно было, внеся залог в автомобильный клуб. Взамен вы получали разрываемый на три части листок: одна часть оставалась на таможне при въезде в страну, другая – на выезде, а третью турист привозил обратно в клуб и забирал залог назад.

У Нагеля были триптихи для Франции, Италии и Испании.

Согласно поговорке, лучше плохо ехать, чем хорошо идти, но комфорт в салоне Руссо-Балта был достаточно условным. Кузьмин писал: «В автомобиле, как и при постройке дома, требования эстетики и комфорта часто противоречат и приходят в жертву одно другому, но в автомобиле Энгеля (под этим псевдонимом в книге фигурировал Нагель, тогда как Никифоров проходил под своим американским именем – Боб Вильсон) не наблюдалось ни комфорта, ни красоты. По внешнему виду это была «взбесившаяся коробка из-под сардин». Мест всего было четыре, и все одинаково жестки, неудобны и мучительны».

С особой тщательностью приходилось подбирать и гардероб, благо уже существовало множество фирм, производивших вещи и аксессуары для автомобилистов, причем некоторые из них просто переквалифицировались из производителей конской сбруи. Для защиты от стихии и пронизывающего ветра желательно было иметь кожаный шлем, "очки-консервы" и куртку косоворотку на теплой подкладке. А для холодных условий – шоферский полушубок-«баран».

Серия шуточных открыток тех лет даже объясняла, какую одежду должны были носить автомобилисты, в зависимости от мощности их автомобиля. У Руссо-Балта было всего 30 лошадей.

А поскольку автомобилизм ассоциировался с чем-то дорогим и прогрессивным, то бравый вид водителей отразился даже на женской моде тех лет. Читая книгу воспоминаний пассажиров "Титаника", который утонул двумя годами ранее путешествия Нагеля, Никифорова и Кузьмина, можно встретить такие слова: «Автолюбительство тех лет наложило отпечаток на стиль одежды многих дам. Миссис Стенгел, например, носила вуаль, крепко пришпиленную к ее украшенной цветами шляпе; мадам де Вайер, обутая в домашние туфли, надела поверх халата пальто для автомобильной езды».

Какие-то щегольские элементы, вроде водительских перчаток, дожили и до наших дней, но все же перестали быть предметами первой необходимости. Ну а нам наличие в Skoda кондиционера и вовсе позволяло чувствовать себя свободными в выборе гардероба. Единственное, требовалось надеть хоть что-то, чтобы не получить штраф за вождение в голом виде.

По управляемости Octavia Scout – благородного африканского цвета – можно было и вовсе узнать с закрытыми глазами. Как и любая другая машина на платформе MQB, она едет по асфальту плотно и уверенно, хотя увеличенный дорожный просвет придал ее манерам больше инертности.

Лишь по части эстетики Octavia Scout, пожалуй, не затрагивала тонкие струны нашей души, будучи красивой ровно настолько, чтобы не казаться старой в момент дебюта.

Окрестности наводили скуку, но дорога была хороша, а наших путешественников сто лет назад еще и радовало, что она была ровной – оказывается, Руссо-Балт испытывал «непреодолимое отвращение к горам».

Учитывая соотношение мощности к массе, неудивительно: каждую тонну Руссо-Балта тащили 15 лошадиных сил. У Skoda Octavia Scout энерговооруженность выше в семь раз.

Первый перекус на испанской земле оставил у Кузьмина неизгладимые впечатления: «Какое обилие блюд. И что более поразительно, каждая вещь имела чужой запах. Омлет отзывался клопами, рыба – болотом, мясо пахло рыбой, птица – просто падалью, и только свинья была зло нафарширована чесноком, забившим всякие запахи. Все это было запито веселеньким винцом, от которого на скатерти на другой день делаются дырки. Только чахлые, твердые фрукты имели почти нормальный вид и запах».

Сто лет спустя, после необременительного перегона по платной автостраде, которая каждые 50 километров вытрясала из нас остатки мелочи, мы тоже остановились на обед и заказали иберийскую свинину. Которую на этот раз подавали без клопов и чеснока, разве что завернули в тонкий бекон. Мясо буквально таяло во рту, но ждать каждого блюда приходилось как дождя в Сахаре. У пятнадцатилетних мальчиков здесь, видно, появляется первая седина, а старики умирают от голодных обмороков – и все потому, что повар не просто готовит, а зарабатывает еще одну мишленовскую звезду.

На пути к Тарифе лежал Гибралтар и мы, пользуясь случаем, решили туда ненадолго заскочить. Раньше автопутешественники без британской визы вынуждены были проезжать мимо, пустив скупую слюну в сторону горы и сделав пару фоток на мыльницу, но теперь британских пограничников устроит и «шенген».

Посмотреть здесь есть что: английские полисмены в котелках и двухэтажные автобусы, красные будки телефонов-автоматов, орудия, укрепления Второй мировой войны – кусочек Англии на юге Европы.

Однако с одноразовой визой сюда все равно не пустят: в этом случае на выезде вы формально попадете в Испанию во второй раз. Придется остаться и строить быт где-то в зарослях на горе – с обезьянами. Кто знает, может некоторые из них и есть бывшие туристы?

Территория Гибралтара так мала, что единственный въезд здесь проложен по полосе местного аэропорта. Считанные минуты назад отсюда взлетел Airbus.

Когда-то, возвращаясь со службы в Африке, британские матросы везли с собой прирученных там обезьян, но дальше в Великобританию их вместе не пускали, и из отпущенных на волю макак сформировалась целая колония. Скала Гибралтар – единственное место в Европе, где приматы живут на воле.

Люди, забравшиеся наверх, каждую свободную минуту утыкаются в телефон, а рядом макаки с азартом ищут друг у друга блох, едят, ругаются, дерутся и иногда философски смотрят в сторону моря.

Кормление животных карается штрафом в 4 тысячи фунтов, поэтому на запуганных санкциями туристов приматы не обращают никакого внимания – что толку. Лишь единожды семья макак при нас пыталась вынуть у кого-то из кармана пустой пакет, но делала это с таким интеллигентным видом, как будто это было больше нужно туристу, чем ей.

Дальнейший путь от Гибралтара до Тарифы – самой южной точки Европы – куда живописнее и по нему лучше ехать весной, когда испанская природа переживает перерождение. Прямое и скучное шоссе наконец начинает петлять по скалам вдоль бирюзовых волн Средиземного моря, а живописные холмы вокруг наполняются зеленью, которую неспособно выжечь даже беспощадное южное солнце.

К осени вся эта красота, увы, успела помутнеть, а на небе сгущались тучи – огромный паром подходил к пристани под мелкий дождик.

Въехав по откидывающейся аппарели в корму, мы оказались в темном трехэтажном помещении, напоминавшем парковку небольшого торгового центра, после чего отправились на палубу. Здесь был бар с чипсами и недорогим вином, несколько старых игровых автоматов и магазин беспошлинной торговли, набитый блоками сигарет и британскими студентами.

На самом деле, Африку видно уже с пляжей Тарифы, а прямо на пути следования парома, где-то на дне, лежат несколько немецких подводных лодок, подбитых в сороковых годах. Эхо войны!

Кузьмин и сотоварищи плыли ранним утром, поэтому приближения другого берега видеть не могли: "Кругом была серая мгла, солнце еще не взошло, и сразу положительно невозможно было определить, где мы находимся -– в море или уже в гавани". Машину при этом просто погрузили в грузовой трюм посредством огромного крана.

Пока осенний ветер все глубже забирался в нижнее белье, а берег Африки становился все ближе, вместо романтики пустынь, скитающихся туарегов, и льва, пожирающего на баобабе свежепойманную антилопу, мы увидели что-то вроде серых многоэтажных Мытищ на берегу Атлантического океана.

На ничем не примечательном бетонном причале уже выстроились торговцы бусами и акульими челюстями, а также марокканские такси – "Мерседесы" в кузове W123, которым даже по самым скромным предположениям было больше 30 лет. Что осталось в них работать кроме двигателя, руля и задних сидений – неизвестно. Говорят, некоторые из них с успехом годами ездят без тормозов.

Заехать так же благополучно, как в Испанию, уже не получилось: вокруг таможни ошивается тьма странных личностей, одетых как таксисты у белорусского вокзала, и кричащих как продавцы бусами и акульими челюстями. Без правильно заполненных душных формуляров вас не пустят в страну, а эти миляги с взглядом голодной гиены могут вам помочь. Конечно за деньги.

Один из таможенников, который не нашел покупателя на услуги по заполнению документов, решил заработать на уроках иностранного языка и принялся нас учить слову "мархаба" – "добро пожаловать". Впрочем, я до сих пор не понял, в какой жизненной ситуации это могло бы мне пригодиться.

С ностальгией мы вспомнили Гибралтар со старыми береговыми пушками и обезьянами, а Никифоров в этой ситуации наверняка бы воскликнул: "А вот у нас в Америке...". Но сто лет назад таможню путешественники прошли совершенно безболезненно и очень скоро уже наслаждались утренним кофе в отеле «Континенталь». "Вот она, Африка-то! Туристы с наслаждением водили носами в воздухе..."

Уже тогда дорога была вполне укатанная, без колдобин и даже "напоминала французскую" – ехать по ней было комфортно и весьма быстро. Даже на Руссо-Балте.

А вот окружающие красоты Кузьмина и его спутников не впечатлили: "Ни пальм, ни даже кактусов, только овощи да чахлые деревца". "В Испании пейзаж был много африканистее".

"Шоссе всюду отличные, и их очень много, возделано все очень старательно; городишки и предместья прескверные, и все жители – или европейцы, или арабы, до того объевропеизировавшиеся, что даже цветом почти не разнились от белых… Нигде и вовсе нет Африки! Ее всю европейцы съели! – сказал Боб Вильсон".

К тому же периодически лил дождь и было прохладно: "Никак не могу взять в толк, при чем тут Африка? – удивлялся Нагель. – В Ницце было много теплее!". За организацию отдыха в отелях отвечал Кузьмин, поэтому Нагель с Никифоровым не раз жаловались, что тот выбирает себе лучшие комнаты. Впрочем, все они были далеко не первый сорт.

В книге Кузьмина, например, можно встретить такой рассказ об очередном отеле: "Hotel Royal, который бессовестно рекламируется как лучшее и роскошнейшее учреждение этого рода, оказался, в сущности, вовсе третьеклассной гостиницей. В прочие «отели» и войти страшно... Устроившись в этом «роскошном» заведении, мы отвезли автомобиль в гараж и позавидовали нашей коляске: гараж был отличный, с ямой, отопленный и даже чистый. Два-три автомобиля стояли там, доказывая, что не мы одни являемся автотуристами. Вообще туристов мы видели мало, и все они имели ошалелый вид – на каждом лице ясно можно было прочесть: И какой черт меня сюда занес?».

Согреться в номере тоже не было никакой возможности - системы отопления просто не существовало: "Энгель стоял среди комнаты в «баране» и «авиаторе», не решаясь ничего с себя снять, и в горестном раздумье созерцал кровать, точно это было орудие пытки".

Впрочем, путешественники нашли выход и из этой ситуации: Кузьмин научил Нагеля наливать в умывальную чашу спирт и поджигать его, чтобы синее пламя нагревало комнату. Оставалось лечь в кровать, навьючив на себя все, что только было можно, и как можно скорее заснуть.

Лишь продолжив путь на восток, путешественники встретили ту Африку, которую всегда себе представляли: с оазисами из пальм, глинобитными постройками и караванами верблюдов. Железной дороги здесь еще не было, и шоссе прорезало дикое, нетронутое побережье, где на десятки километров не было ни одного населенного пункта. Передвигаться иногда приходилось ночью - днем это казалось небезопасно.

Сегодня такое путникам просто не пришло бы в голову. Что касается дорог в Танжере, то нам они тоже поначалу показались хорошими. Через открытый люк в крыше в салон проникала песня имама, приглашавшего мусульман к дневной молитве, а песочного цвета здания и пальмы манили ощущением легкой, но экзотики. Все-таки мы оказались уже в третьей по счету стране и на новом континенте.

Танжер мы, впрочем, совсем не знали, а подсказки навигации только запутывали – центр был усыпан котлованами дорожных работ. Казалось, выкапывание ям в самых неожиданных местах – это стиль наших дорожных рабочих, но и здесь ямы еще напоминают последствия стихийного бедствия или место падения метеорита.

Движение хаотично пульсировало и закручивалось вокруг нас, как потоки газов на Юпитере. Ехавший впереди грузовой мотороллер вдруг начинал сдавать назад, потому что проскочил перекресток, а заблокированное им такси принималось сажать пассажиров. Пассажиры, очевидно не договорившись о цене, начинали вылезать из такси назад, а в это время с трех различных сторон двигались потрепанные автомобили, такси, повозки с ослами, ходили пешеходы.

Кажется, стоит ускорить этот поток на пару километров в час, и придорожные кусты всей страны давно бы обагрились кровью людей и парнокопытных. Поэтому даже на шоссе здесь действует ограничение в 80 километров в час, а скорость контролируют строгие полисмены с треногами.

Дополнительный эффект неожиданности вносят собаки, умудряющиеся спать даже на дороге. А овцы и ослы стоят по обочинам на манер крокодилов и жирафов. Одно из таких экзотических животных сто лет назад напугало экипаж Русс-Балта во время остановки на фотосъемку: "Вдруг дикий рев прервал его слова, такой рев, что Боб в ужасе метнулся и опрокинул аппарат вместе с треножником.

-- Лев!
– Сам ты лев! Леший муромский! – набросились на него фотографы. – Испортил нам снимок!
– Охотник несчастный, не можешь осла от льва отличить! – издевались друзья над оконфузившимся Вильсоном.
– Неужели не слыхал, как ослы ревут?

В другой раз путешественники встретили ночью двух дикобразов и начали палить по ним из пистолетов, впрочем, безуспешно. А задремавший за рулем Нагель как-то "вопреки своему обыкновению" умудрился задавить и обезглавить двух гусей. К великому восторгу Боба Вильсона: «Ага, не пропал денек! Пару гусей сразу! Недурно! -– радовался американец.

Для деликатной натуры Боба раздавить кого-нибудь было истинным праздником души, но бесчувственный Энгель не принимал этого в расчет и как нарочно ездил так осторожно и так старательно замедлял ход, объезжая всякую скотинку, что праздники на улице Боба бывали очень редко. Надо было видеть его волнение, когда стадо баранов попадалось на пути и по бараньему обычаю бросалось всей массой через дорогу.

-- Андрюшечка! Дави, дави, что ты зеваешь! -– кричал Боб, подпрыгивая на месте и мысленно направляя автомобиль в самую середину бараньей толпы. Но, увы, Энгель тормозил и пропускал всех баранов.
– Эх, хоть бы маленького! – сокрушенно вздыхал Вильсон, видя, как жирные тонконогие бараны невредимо выскакивают перед автомобилем, но и маленькие успевали спастись, и огорченный Боб принимался пилить невозмутимого Энгеля и соображать, сколько бы он передавил, если бы был за рулем».

Впрочем, путешественникам встречались не только гуси и ослы, но и другие самодвижущиеся экипажи. Вот так Евгений Кузьмин описывал приезд в небольшой алжирский городок Сетиф: «В городке живет целая масса богатых землевладельцев, которые все обзавелись автомобилями, чтобы ездить в свои имения, так что по процентному отношению число автомобилей в Сетифе едва ли не больше, чем где-либо в Европе».

Но даже спустя сто лет на соседней полосе еще можно встретить повозку с ослом или рынок, который захватил часть автомобильной дороги – местная "МЕГА Белая Дача". Дым непонятных яств бил в нос, под колесами валялись прилавки с шлепанцами, дети и мандарины, а навстречу в это время ехал какой-нибудь грузовик.

Вернуть утраченное душевное спокойствие мог только вид бескрайних пляжей и бушующего океана. Увидев один из них, Нагель воскликнул: «Прелестное местечко! Здесь, наверное, будет скоро курорт!» И как мы знаем, не ошибся – Северная Африка сегодня имеет очень развитую туристическую инфраструктуру. Правда не для путешествий на автомобиле.

После нескольких часов езды по дороге в полторы полосы, где мы, разъезжаясь с встречными фурами, наверное, могли пересчитать количество болтов на их колесах, впереди замаячила ровная скоростная магистраль, к которой, правда, вела огромная грязная лужа грязи метров двадцать шириной.

До этого мне было абсолютно все равно, есть ли у нас полный привод, но теперь он казался единственной надеждой на спасение: грязь под колесами становилась все более скользкой, потом сбивалась в колею, которая постепенно образовывала грязевые озера, моря и заливы. Темнело...

Впрочем, обратная дорога с фурами, рынками и собаками нас прельщала еще меньше – и, приговаривая молитвы муфте Haldex пятого поколения, мы ходом заезжали все глубже. Последний бой – он трудный самый.

О скромной геометрической проходимости Octavia Scout писал еще Влад Клепач, но когда мы доехали до самой глубокой грязевой ямы и плюхнулись в нее по пороги, Skoda просто двинулась дальше, подобно древнему судну мавров, которое плывет в Испанию за женщинами, хамоном и магнитами на холодильник.

Слева от нас, воткнувшись передком в промоину, уже стояла какая-то машина из нашей колонны. Еще одна пробила два колеса, но мы без потерь выбрались на спасительный асфальт – кажется, покровитель "Хальдекс" услышал наши молитвы.

Всего за один день мы проплыли темными водами Гибралтарского пролива, видели океан, мечети, повозки с ослами, "Мерседесы" тридцатилетней давности, перекусили в ресторане рыбинами совершенно удивительного вида, чуть не утонули в грязи и теперь безо всяких сожалений хотели обратно на паром – как солдаты на борт вертолета в конце голливудского боевика.

Экипаж Руссо-Балта сто лет назад тоже остановило бездорожье. На пути к Тунису дороги начали постепенно исчезать в песках, становясь все более непроходимыми. Кузьмин писал: «Ехали по сухому избитому грунту, пока не приезжали в такое место, где кругом даже в бинокль ничего не было видно, кроме оставшейся далеко позади горной цепи, и возвращались обратно.

Раза два слегка увязли в песке, но ничего не только примечательного, но вообще ничего не видали.

Доезжали мы до маленьких оазисов, где десятка два окоченевших от холода туземцев сидели в лохмотьях у каких-то тряпичных юрт и, кажется, сами удивлялись, что они еще живы... Мы сняли с них фотографии, чему они даже не сопротивлялись, одарили мелкими подарками и поехали назад. Добрались до дюн, откуда начинаются сыпучие пески, передвигающиеся по ветру и все время меняющие форму, поглядели на них и убедились, что на автомобиле туда нечего и соваться»...

В порту города Тунис Руссо-Балт погрузили на корабль в Неаполь. А после маршрута Неаполь-Париж машина была установлена на платформу поезда до Санкт-Петербурга – ехать обратно по морозу и дождю Нагель за рулем уже не захотел. Собственно, Андрей Платонович Нагель – единственный, о чьей дальнейшей судьбе нам что-то известно.

Его Руссо-Балт в том же 1914 году был изъят для нужд вооруженных сил – началась Первая мировая война, где машина и сгинула в небытие. Сам Нагель после революции эмигрировал в Париж, где не переставал писать об автомобилях. Последняя его статья была посвящена Парижскому автосалону 1956 года и вышла в эмигрантской газете "Русская мысль". Вместе с новостью о его кончине.

Один из самых известных автомобилистов дореволюционной России своими глазами видел Porsche 356, BMW 507, Citroen DS и почти застал появление Skoda Octavia первого поколения, с правнучкой которой мы распрощались в аэропорту Малаги.

Кто вспомнит наше символическое путешествие еще через сто лет? С технологиями будущего расстояния между континентами станут совсем условными, а бездорожье останется только в учебниках истории. И лишь какой-нибудь сумасбродный старик по-прежнему будет учить приезжих единственной фразе: "Мархаба" – добро пожаловать в Африку!

Технические характеристики

P.S.