«Мне было страшно, когда...»

Раллийные гонщики – особенные люди. Наверное, надо быть слегка ненормальным, чтобы носиться по узким тропинкам между деревьями и по проселочным дорогам за рулем 300-сильных автомобилей. Но кем надо быть, чтобы подсесть к такому "отморозку" в соседнее кресло? Штурманы пилотов WRC рассказали "Мотору" о своей работе, своих страхах и памятных авариях. Раллийные гонщики – особенные люди. Наверное, надо быть слегка ненормальным, чтобы носиться по узким тропинкам между деревьями и по проселочным дорогам за рулем 300-сильных автомобилей. Но кем надо быть, чтобы подсесть к такому "отморозку" в соседнее кресло? Штурманы пилотов WRC рассказали "Мотору" о своей работе, своих страхах и памятных авариях. Мы поговорили с восемью штурманами – теми, чьи экипажи заняли первые восемь мест по итогам прошедшего чемпионата мира. Практически все они не согласны с мыслью о том, что раллийные штурманы – люди с особенной ментальностью. Но, послушав эти рассказы, им все-таки сложно поверить.Мой друг увлекался ралли, был штурманом, а я ездил с ним на гонки в качестве зрителя. Нам было по 16 лет. Он видел, что я тоже увлечен гонками, и как-то спросил: "У меня есть пилот, который ищет штурмана на гонку. Не хочешь попробовать?". Я сказал: "Конечно, что за гонка?". Оказалось, речь идет о Rallye des Cevennes – одной из сложнейших гонок во Франции: она проходит осенью, при очень плохих погодных условиях, часть спецучастков ночные. Мне предстояло ехать с пилотом, который был на 20 лет старше меня. Я сказал: если он не возражает, что с ним поедет новичок, то я согласен. В итоге все прошло отлично, и после этого я уже не мог себе представить, что буду заниматься в жизни чем-то другим. Это как наркотик. Многие спрашивают: "Почему ты не стал пилотом?". Я вообще не понимаю, что это за вопрос. Это все равно, что спросить у доктора: "Почему ты не стал инженером?". Никакой связи. Это две разные профессии.Я еще в десять лет начал участвовать в дорожных ралли – "навигатором". Когда я был еще совсем маленький, разбираться с картами было сложно, но мне всегда нравилось разговаривать с опытными штурманами. В 16 лет я выиграл несколько дорожных ралли, а в 18 проехал свою первую гонку на профессиональном уровне, причем сразу вместе с одним из топ-пилотов регионального бельгийского чемпионата. С Тьерри мы достаточно давно знакомы – это помогает. Если ты хорошо знаешь своего пилота, им можно управлять: голосом, сменой тембра, темпа и так далее. Мы уверены друг в друге: я -- в его пилотаже, он – в том, что я не допущу ошибку в стенограмме. У меня было несколько аварий, но самый неприятный эпизод случился на Ралли Барум в Чехии в 2011 году. На большой скорости мы ударились днищем об асфальт, машина соскочила с дороги, нас развернуло и задом понесло в поросль деревьев. Мы в любой момент ждали удара, но в итоге проскочили это место насквозь, а машина практически не получила повреждений. Однако это было действительно страшно.Я стал штурманом случайно. Сначала просто ездил на гонки с соседом, который купил раллийную машину, потом решил попробовать пару раз проехать в правом кресле. Чуть позже финская федерация автоспорта вновь открыла программу подготовки штурманов: они искали тех, кто хотел стать профессионалом. Я отправил заявку практически ни на что не рассчитывая, но когда меня выбрали, понял, что это станет моей профессией. Я никогда не думал о том, чтобы быть пилотом. Просто потому что у меня не было денег на машину. Точнее, я мог бы, наверное, ее даже купить, но у меня точно не осталось бы денег на ее ремонт в случае аварии. Меня часто спрашивают про аварию в Португалии, но на самом деле там не случилось ничего серьезного. Сильного удара не было. Мы просто много раз перевернулись. Мы наехали на что-то левым колесом, машина накренилась, я поднял глаза и сразу увидел металлический барьер, через который мы переваливались. Первая мысль, которая меня посетила: "Так, а зачем тут барьер?". Это могло означать только то, что дальше – обрыв. К счастью, это был просто пологий склон. После второго-третьего удара я понял, что ничего страшного не будет.В 2000 году в Финляндии у нас была авария пострашнее: мы ехали на Corolla WRC на Ралли Финляндии и на скорости 170 километров в час улетели в канаву. Это самое страшное, что со мной случалось за всю карьеру. Но в таких случаях у тебя просто нет времени испугаться – ты ничего не успеваешь понять.Мне повезло родиться неподалеку от одного из традиционных спецучастков Ралли Финляндии. Я с детства видел машины, которые проносились мимо дома, и всегда хотел принять участие в гонках. Конечно, в самом начале все мальчики мечтают стать гонщиками, сами хотят сидеть за рулем. Но я быстро понял, что вокруг полно пилотов, которые намного лучше меня, и что аварий у меня будет значительно меньше, если я останусь в правом кресле. Когда садишься к неопытному пилоту, ты должен быть главным в экипаже. Они зачастую не понимают, что едут "быстрее" машины или, напротив, не выжимают максимум. Такое бывает со всеми. Даже Микко я иногда говорю: "Эй, ты едешь медленнее нашей машины". Или наоборот. У нас есть несколько вспомогательных слов. "Varo" – это "опасно" по-фински. Конечно, Микко всегда концентрируется на стенограмме, но все равно в некоторых местах надо расставлять акценты. "Jarru" – "тормози". Это то слово, которое должно его "разбудить". Так я даю ему понять, что здесь действительно надо основательно притормозить.Один из самых неприятных моментов в карьере – это авария в ходе нашего первого с Микко Ралли Монте-Карло. Это было в 2003 году. Мы зацепили сугроб, и снег полностью застелил лобовое стекло. Сразу стало понятно, что аварии не избежать. Обычно все происходит быстро: бам, бам, остановились. Но на этот раз все было по-другому. Это был один из тех спецучастков, где с одной стороны скала, а с другой – обрыв. В машине стало темно, но ударов слышно не было – абсолютная тишина. Я понял, что мы падаем. Уже потом мы посмотрели запись: с того момента, как снег залепил лобовое стекло, до приземления прошла 1,7 секунды. Но в машине казалось, что мы падаем намного дольше. Это были самые страшные полторы секунды в моей раллийной жизни. Нам повезло. Мы упали с высоты всего семь метров – капотом вниз. Хорошо, что внизу был пологий спуск, так что удар получился не таким сильным. Мне кажется, пилоты ничем не отличаются от штурманов. Они такие же сумасшедшие как и мы. Они слышат команду, но часто не видят, насколько поворот крутой – и все равно влетают в него на той скорости, на которой скомандовал штурман.Мне кажется, моя работа – одна из самых легких в ралли. Да, есть какие-то процедуры, которые требуют полной концентрации, но так бывает в любой профессии. Я считаю, мне повезло: я занимаюсь тем, что мне нравится. Я работаю штурманом уже 26 лет. Сейчас мне 45, и я бы хотел еще лет десять продолжать выступать на высоком уровне. Дани – босс в машине. Если он попросит меня повторить какой-то поворот дважды, я буду повторять дважды, если он хочет, чтобы я кричал, я буду кричать. С Дани я чувствую себя более уверенно, потому что он опытный пилот. Новичок может ехать на семь секунд с километра медленнее, но рисковать при этом будет куда больше. Когда мы едем вместе с Дани на пределе и боремся с Ожье – это все равно безопаснее, чем сесть в машину к новичку.26 лет в ралли – достаточный срок, чтобы собрать собственную коллекцию аварий, но больше всего я боюсь не аварий, а потерять контроль над временем, ошибиться в расписании или маршруте, опоздать на контрольный пункт. В детстве меня преследовал ночной кошмар: я посреди озера, в лодке, умираю, а вокруг никого, кто мог бы помочь. Когда я начал работать штурманом, кошмары стали другими: я с кем-то разговорился, забыл про расписание или неправильно рассчитал время, опоздал на контрольную отметку и экипаж получил временной штраф. К счастью, ни того, ни другого никогда не случалось в реальной жизни. Самая обидная ошибка в карьере – та, которую я допустил в этом году в Аргентине. Я потерял концентрацию из-за того, что никак не удавалось закрыть дверь. Надо было забыть про эту ٭٭٭٭٭٭ [чертову] дверь. Но в итоге я просто потерял строчку в стенограмме, и мы вылетели.Я думаю, нас с Мадсом можно назвать друзьями. Мы, конечно, не встречаемся каждый день, но раз в неделю – точно. Быть приятелями в гонках не обязательно, но мне кажется, это помогает. С одной стороны, я не могу сказать, что у штурманов некий особенный менталитет: мы тоже контролируем то, что происходит. Да, Мадс сидит за рулем, но он никогда не был бы так же быстр без моих команд. С другой стороны, я не могу не отметить, что что-то особенное в штурманах все же есть. Это достаточно сложно объяснить, но если вам встречается экипаж – пилот и штурман, которых вы не знали до этого, то в девяти случаях из десяти можно с легкостью угадать, кто из них гонщик, а кто штурман. Просто по поведению, по мимике. Мы с Мадсом договорились, что когда-нибудь арендуем машину какого-нибудь младшего класса и заявимся на небольшую гонку в Швеции или Норвегии. Только за рулем буду сидеть я, а он будет читать стенограмму. Посмотрим, что из этого получится… Но о смене профессии я точно не думаю!Я вообще не имела ни малейшего отношения к ралли, пока мой бойфренд не начал заниматься гонками. В 1993 году он проехал свое первое ралли в австрийском чемпионате, а во втором попал в аварию. Экипаж остался цел, но его штурман после аварии отказался садиться с ним в машину. Мы пытались найти нового, но так как он был новичком, никто не хотел с ним ехать. В итоге, за пару недель до старта первого этапа чемпионата Австрии следующего года, он спросил, не могла бы я проехать с ним пару гонок – до того, как он найдет себе нового штурмана. У меня почти сразу стало получаться, и мы даже выиграли один спецучасток в своей категории. Мне настолько понравилось, что мы проездили вместе три года.С Манфредом Штолем мы впервые выступили вместе в 1998 году – его штурман не смог поехать на Ралли Новой Зеландии, и он позвонил мне. Через пару лет мы выступали вдвоем уже постоянно. Если бы он и сейчас гонялся, то мы, скорее всего, работали бы вместе. Конечно, родственники волнуются – особенно мама. Ведь любое следующее ралли может стать последним. Но они никогда не скажут этого в лицо, потому что знают, что ничего не изменится. Самый сложный период в моей карьере был, когда я не могла выступать после травмы в 2010 году. Если посмотреть запись того эпизода – то там вообще ничего не было. Из-за аквапланинга мы выскочили на траву, и в результате тряски в одном из позвонков у меня образовалась трещина. Во время восстановления было очень тяжело – из-за мыслей о том, смогу ли я вернуться в гонки.С Себастьеном мы познакомились на дискотеке. Это было после одного из ралли в 1997 году. Я подошел, оказалось, что он как раз ищет штурмана. Я тоже искал себе пилота. "Ну что, давай выступать вместе?" – спросил он. "Давай". Прошло 16 лет – у нас девять чемпионских титулов! Единственное время, когда я на сто процентов сконцентрирован – это то время, когда я в машине. Все остальное время я шучу. Мне с ним никогда не было страшно в машине. Даже в Греции в 2009 году. Там я просто не успел испугаться – настолько быстро все произошло.Мы подъехали на шестой передаче к правому повороту, задели камень, он сломал подвеску, и мы перевернулись. Я не знаю, сколько раз, но много. Вы видите машину, она полностью разрушена. Но все нормально. Себастьен в порядке, я тоже – это самое главное. Теперь, когда он завершил карьеру в ралли, я тоже перестану выступать. У меня есть небольшой бизнес, но совсем со спортом я заканчивать не буду – я теперь играю в петанк. В раллийную машину я больше не сяду ни с кем – только с Себастьеном. С моим Себастьеном. /m

«Мне было страшно, когда...»

Самое читаемое